Блины по четвергам
Михаил Егорович заходил в эту блинную каждый четверг. Вот уже семь лет утро этого дня недели начиналось для него одинаково: умывался, брился, надевал отглаженную накануне рубашку и в девять часов выходил из дома. В хорошую погоду он прогуливался по парку, а в плохую заходил в библиотеку. Бродил между полками, перебирая корешки, вдыхал с детства знакомый запах хранилища сокровищ.
Ровно в одиннадцать открывал дверь пустой в это время блинной и садился за любимый столик. Ему нравилось это место, здесь казалось, что жизнь возвращалась. Зеленая изгородь, закрывающая столик от зала, охраняла хрупкий мир былого.
Фото: Sergeeva_leka, depositphotos
Официантки при его появлении включали любимую песню Михаила Егоровича. Под эту игривую песенку Эдуарда Хиля они и познакомились с Шурой. Песня о человеке, который вышел из дома и нашел счастье, их счастье. Жаль только, что оно закончилось семь лет назад после смерти Шуры.
Он всегда заказывал две порции блинов: со сметаной и со смородиновым вареньем, именно такие пекла его Шурочка по четвергам.
Он никак не мог понять этих ее традиций и злился на блинные четверги.
— Вот почему именно четверг, а если я захочу в пятницу или в воскресенье?
— Испеку, — соглашалась жена, размешивая тесто.
А какие это были блины – тонкие, кружевные, с золотистой корочкой. Она всегда вставала раньше, и когда он выходил на кухню, его ждали румяная стопка, от которой шел ароматный пар, большая чашка чая, фарфоровые креманки со сметаной и вареньем.
В последний год, когда Шура уже не вставала с постели, он пек блины сам. Конечно же, они не получались такими как у жены, но она хвалила и даже съедала один блинчик, хотя почти ничего не ела. Однажды она попросила его сесть рядом.
— Я не говорила тебе раньше, боялась, что подумаешь, что жена у тебя ненормальная. Понимаешь, все в нашей семье происходило по четвергам. В четверг умерла моя бабушка, она научила меня печь блины, — Шура замолчала, ей с трудом давался разговор.
— Не надо, помолчи.
— Мы с тобой тоже встретились в четверг, помнишь?
— Да, конечно, познакомились в библиотеке, а потом долго гуляли по городу, и повсюду звучала новая песня Хиля.
— «Человек из дома вышел».
— Да. Отдохни.
— Я книжку библиотечную потеряла тогда, — улыбнулась Шура. – Но нашла тебя…Четверг для меня особый день, это день, когда я могу услышать подсказки. А блины, я просто вспоминаю в этот день бабушку, вспоминаю нашу встречу, рождение дочки, она тоже родилась в четверг.
Это был их последний четверг, к вечеру Шуры не стало, а он уже семь лет ходит в блинную.
Зал заполнялся студентами, это было их время. Зазвучали другие песни, незнакомые. Михаил Егорович хотел уже идти домой, но услышал разговор за своей спиной. Похоже, девушка успокаивала своего парня:
— Мишка, ну это ненадолго, я должна ехать. А ты закончишь все дела и приедешь ко мне.
— Почему ты должна ехать, почему мы должны расставаться?
— Ты же знаешь, это не мое решение, так надо.
Михаил Егорович резко обернулся, но соседний столик был пуст. На дрожащих ногах мужчина выбрался на улицу, дошел до соседнего сквера и присел на скамейку. Мимо него шли мамы с колясками, подростки ехали на своих самокатах, куда-то спешили студенты. К нему подошла девочка лет пяти. Остановилась напротив, достала из кармашка свернутый лист бумаги, на котором был нарисован улыбающийся человечек, и протянула Михаилу Егоровичу.
— Это тебе, подарок, чтобы был радостным.
— Шурочка, Шурочка, — к ним спешила женщина средних лет. – Зачем пристаешь к дедушке?
— Что вы, она мне подарок подарила, — показал мужчина.
— Вы уж простите, странная она.
— Что же вы так о дочке?
— Дочке? Нет, я ее няня. А девочка и правда, странная, как в парке гуляем, так обязательно от меня убежит. А еще каракули свои всем раздаривает.
— Спасибо тебе, Шурочка, — сказал Михаил Егорович.
— Надо быть радостным, — сказала девочка и побежала по дорожке.
